Первое рождественское служение было отмечено в Риме в 330 году на месте еще только заложенного Ватикана в языческий день Солнца, который всегда праздновался на том месте. Этот христианский праздник совпал с праздником языческим, т.е. днем зимнего солнцестояния ("рождением" Солнца), когда оно вновь завоевывало для себя временное пространство дня. Христиане же присоединились к этому дню празднования. В этом нет ничего удивительного, поскольку, как и язычники, они поклонялись Единому Божеству, Творцу неба и земли, Которого другие религии могли почитать под иными именами.
Но в скором времени Рождество стало самостоятельным праздником, который отмечался всей церковью в знак церковного единства и солидарности.
Но дело, конечно же, не в дате. По крайней мере, апостолы придавали этому празднику совершенное иное значение. Сегодня мы буквально помешаны на сохранении ортодоксальных дат празднования тех или иных церковных торжеств.
Бог подарил человечеству самого себя. В этой трогательной сцене рождения Спасителя очевидно то, что Всемогущий Творец космоса, звезд, морей, переливающихся всеми цветами радуги созданий океана, гигантских хищников и потрясающих своим видом рептилий стал маленьким и немощным дитем. Эллинистические философы с трудом могли приблизиться к пониманию библейского учения о Рождении Божьего Сына. Как неизменный, вечный и бесстрастный Бог мог стать частью, да еще и такой немощной, меняющегося, временного и страстного мира? Эта мысль отказывалась войти в сознание взращенных на Аристотеле мыслителей древности. Тертуллиан, учитель ранней церкви, ярко описывал кажущуюся "низость" рождения таким способом в мир Бога своему оппоненту: "Ну, что же, начни, пожалуй, с самого рождения и подробно перечисли нечистоту всего, что порождает во чреве, - отвратительные сгустки влаги и крови, плоть, которая должна питаться этими нечистотами девять месяцев. Опиши, как чрево день ото дня набухает, становится тяжким, тревожным, беспокойным даже во сне, колеблющимся между отвращением к пище и обжорством. Напустись еще на трепет роженицы, который достоин почитания из-за опасности ее положения и по природе священен. Ты, конечно, ужасаешься при виде младенца, появившегося на свет увитым своими пеленами. Ты, конечно, погнушаешься им - ведь он омыт, завернут в лоскутья, его смазывают маслом, над ним ласково воркуют". Но Евангелия утверждают именно это. И Тертуллиан придерживался этой ужасающей "еретиков от философии" истины.